Вторую премьеру в открывшемся после семилетней реконструкции Новом рижском театре (JRT) провели в Новом зале — уже событие. Но если первой премьерой (на большой сцене) стала постановка худрука Алвиса Херманиса «Секта переводчиков сновидений», в которой артисты затанцевали, то нынешней премьерой стал «Черный лебедь» по мотивам «Идиота» Федора Достоевского, в котором артисты не только произносят драматический текст, но и танцуют... классический балет. Слом сознания?
В этом почти четырехчасовом спектакле (в трех действиях) много о чем следует порассуждать. Разберемся сперва с балетом, искусством этим декадентским. Лет пять назад Алвис Херманис написал в Фейсбуке — а не поставить ли ему балет? «Балет “Шаврей”, например», — так и написал. Все воспринималось, как шутка, а оказалось, совсем не шутка. Перед открытием исторического здания худрук сказал, что он станет еще более радикальным и вот вам радикальный поворот.
На самом деле это впечатляет, когда в самом начале спектакля из левой кулисы просторного нового зала, насчитывающего более 200 мест, выплывают четыре лебедя из «Лебединого озера» Петра Чайковского. Правда, почему-то под музыку «Щелкунчика» все того же Чайковского, ну да ладно. Выплывают прекрасно и вполне профессионально и только через минуту я поправил очки, чтобы рассмотреть — батюшки, да это же не профессиональные балерины, а наши родные актрисы НРТ! Одна из них — Байба Брока, которая в образе лебедя сыграет генеральшу Епанчину, другая — Инга Тропа.
Присмотревшись внимательно, можно обнаружить, что актрисы танцуют не на пуантах (в тапочках), что, конечно, легче. Но все же совершенный ими хореографический подвиг должен вызывать неподдельное восхищение. Движенье рук — феноменальное, ну с батманами там чуток похуже. Тут стоит поблагодарить как самих актрис, так и консультанта по движениям, нашу известную балерину Зане Тейкмане, конечно. Но дальше — больше: в трико выходит генерал Епанчин в исполнении Андриса Кейшса, а вообще-то Кейшс мужчина в теле. Углубляем эксперимент: Фердыщенко в исполнении пышнотелого Гундарса Аболиньша, слуга генерала в исполнении не менее пышнотелого Евгения Исаева. Все в трико!
Важный момент: посмотрев все три действия необычного спектакля, я пришел к стойкому убеждению, что жанр классического балета использован здесь вовсе не для того, чтобы вызвать смех в зале или же иронию (иногда злую), присущую подавляющему большинству постановок Херманиса. Тем более, что здесь надо опять же восхититься: насколько прекрасны и элегантны движения героев Аболиньша и Исаева (в отличие от героя Кейшса, который ходит, слегка косолапя, но так, судя по всему, и надо — он же генерал!). Да, и на этом фоне откровенно прекрасен молодой артист Ритварс Томс Логинс в роли Гаврилы Ардалионовича Иволгина, наряженный в костюм принца — его фигура безупречна (я все оценил!), хоть сейчас в балет на проходные роли (батманы бы подучить и т.д.). Ну, и вполне эротичны молодые артисты Янис Грутупс (Рогожин) и Том Харьо.
Но вот зачем Херманис использовал балетный жанр? Тут мозги начинают закипать от размышлений, но я вам накидаю пару версий. Первое — момент сенсационный, Херманис ставит балет, народ замирает от неожиданности и, как видим, кидается в кассы за билетами, которые давно проданы! Второе — слом сознания, невероятный поворот, неожиданный режиссерский ход. Третье — все-таки ирония над искусством декадентским, старинным. Четвертое — это феноменальный и вполне удачный эксперимент в работе с артистами, которые показали, что могут все.
На самом деле, кажется, все проще. Еще до начала спектакля внимание зрителей привлекают два визуальных элемента на сцене. Первый — во всю стену портрет Достоевского, на котором писатель изображен с обнаженным татуированным торсом и гусиным пером в руке. Этот портрет был показан в прошлом году в Берлине на выставке писателя Владимира Сорокина, который, если помните, реанимировал в современных условиях классиков (в «Голубом сале»). Этот портрет Сорокин создал в сотрудничестве с искусственным интеллектом, создав целую серию портретов русских классиков, в которых сюрреализм чередовался с сарказмом.
Но в верхнем левом углу — маленький черно-белый телевизор, в котором транслируется запись «Лебединого озера». Тут режиссер заранее подсказал публике посредством интервью, что вообще-то бессмертный балет Петра Чайковского — это символ России за последние полвека, когда уход из жизни прежнего руководителя означал и определенную (или радикальную, как в случае с Горбачевым) перемену эпохи. Да и вообще, борьба зла с добром в «Лебедином...» сродни Достоевскому, у которого вообще, как известно, часто исследуется душа гениального героя, за обладание которой бьются божественные и демонические силы.
С божественным в «Идиоте» все более-менее ясно — читали. Князь Мышкин, альтер-эго Христа нашего Иисуса, вокруг которого мечутся вихри враждебные в виде Рогожина и шальных денег. И тут есть идеал — и Юрий Яковлев в давнишней киноверсии Ивана Пырьева, и экс-товарищ Алвиса Евгений Миронов, потрясающе игравший князя в хорошем сериале Владимира Бортко. Не таков Херманис, который в бочке меда обязательно рассмотрит ложку дегтя. И даст совершенно иной вариант.
Это вариант подсознания — разумеется Фрейд и т.д. Главный герой «Идиота», князь Мышкин появится в начале спектакля... на потолке. Там действительно роскошно построенный зал и на металлической сетке над залом из задника партера (будто из мозжечка зрителя) явится Мышкин в исполнении Каспарса Знотиньша. Это не привычно аккуратный и волшебный князь Мышкин — бродяга в штанах и с голым торсом. Кстати, тема для раздумий — единственный герой спектакля, который не танцует и не в трико. В версии беспокойного Херманиса это совсем не святой, а скорее юродивый (режиссер так видит), которых во все времена было много на Руси. И которые могли говорить правду-матку даже коронованным персонам.
Исполнение Знотиньша привычно блестящее, учитывая, что, по сути, в одном гриме и одежде он исполняет сразу несколько ролей — в первом отделении его Мышкин смахивает на самого Достоевского, во втором отделении явно проявляются черты Распутина (тут ставим знак равенства между императорской семьей Романовых и семейством генерала Епанчина — простой грязный мужик, всамделишный идиот околдовывает образованнейших людей). А в третьем отделении...
В третьем отделении в зале свет включен, герои садятся на кресла перед партером, долго тупо молчат, глядя на зрителей, которые начинают смеяться. «Может, выпьем? Будет веселее!», — говорит артист. И герои пьют, в том числе и Настасья Филипповна в образе черного лебедя. А в исполнении Знотиньша перед нами неистовый персонаж, который читает жутковатые тексты о русском естестве — все из дневников и писем Достоевского, а потом и вовсе переходит к текстам нынешнего идеолога «Русского мира» Дугина. Который, кстати, вчера стал руководителем высшей политической школы имени философа Ильина в Москве — встречайте!
Тут не до балета, хотя артисты временами все еще танцуют — под музыку Чайковского, под бессмертную мелодию «Метели» Свиридова и под мелодию Шостаковича из кинофильма «Овод». Под периодически приглушенное пение с крутящегося диска — явно что-то шаляпинское.
Закончится все сжиганием ста тысяч рублей в камине (все, как положено!) и... выходом черного лебедя — в исполнении профессиональной балерины, ученицы четвертого класса Национальной школы балета Шарлотты Пурини. В общем, классический номер «Умирающий лебедь» под музыку Сен-Санса, только лебедь не белый, а черный. Это, как вы понимаете, символ. Как любезно сообщается публике в анонсах и программках, черный лебедь — это понятие, присущее политике, наукам. То есть, то, чего не может в принципе быть. И долгое время считалось, что черных лебедей в природе не существует, пока их вдруг не обнаружили в далекой Австралии.
Черный лебедь умрет, упав перед героями романа Достоевского. И в тишине генерал Епанчин неподражаемой интонацией Кейшса под смех зала скажет великое: «Жаль...» И воспринимайте все это, как хотите. Я лично это однозначно воспринял как неизбежную гибель «национального лидера» (а все мы смертны!), гибель удивительного «чуда природы» под названием «Русский мир».
Стоит добавить, что я с президентом Латвии Эдгарсом Ринкевичсом, который присутствовал на премьере, стойко выдержал все «надругательства» — и над Достоевским, и над балетом, искусством нашим любимым и тяжким. Это нормально — режиссер Херманис давно подвержен «критическому мышлению», это один из его коньков. И это необязательно критика всего русского (вспомним того же «Евгения Онегина» двадцатилетней давности, в которой ужас русофилов вызвало сравнение Пушкина с обезьяной, криков-то было!) У него есть отличный спектакль «Зиедонис и Вселенная», в котором еще при жизни национального классика, поэта Имантса Зиедониса было столько иронии, а зачастую даже сарказма. Да и в «Рассказах латышей» тоже много саркастического!
У нас неприкосновенных нет, так пусть теперь испытает подобные чувства и сам Херманис, который внимательно читает эти строки (я вижу, вижу без всякого искусственного интеллекта, Алвис поправляет очки!).
Итак, жил-был Владимир Владимирович. Набоков, в смысле (а вы о чем подумали?). Это великий писатель, который нещадно критиковал всех своих гениальных коллег — Тургенева, Бунина, Чехова. Досталось и Достоевскому. Цитирую неистового Набокова: «Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском. В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей… Не скрою, мне страстно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель будет смущен приведенными доводами».
Дорогие друзья! Эти слова Набокова я бы напрямую применил бы и к Херманису. Этот спектакль ни в коем случае не может показаться скучным, хотя те, кто следит за творчеством режиссера, уже могут заранее предположить, что режиссер сделает дальше. И как всегда у Херманиса — паноптикум странных героев, длинные монологи, оформленные звучанием гениальной музыки, те самые вспышки непревзойденного юмора и повторы удачных моментов — того же вальса из «Лебединого...».
«Только этого мало», — как писал один, извините, русский поэт. Так что, если идет такая радикализация и неожиданные ходы, то все же ждем, когда запоет Байба Брока сложнейшую арию Тоски из одноименной оперы Пуччини — после балета от Алвиса всего можно ожидать. Пусть с ней Алвис, работавший с Анной Нетребко, порепетирует тщательно. Или пусть хороший сценограф Алвис Херманис станет просто выдающимся художником, а начнет с простого, с «Черного квадрата» Малевича, например, выйдя на сцену с ведром черной краски и с кисточкой (именно с кисточкой, а не с валиком, иначе халтура). А там вдруг и до «Тайной вечери» Леонардо недалеко — Алвису только 58 лет, еще есть время подучиться... Это я пишу, как вы понимаете, с самым настоящим сарказмом, который Херманису все же весьма присущ.
А еще это говорит, безусловно, мое подсознание.
